Фортуне де Буагобей - Дело Мотапана
— Невероятно! — воскликнул Альбер, рассматривая вещь, которую в темноте принял за часть цепочки. — Зачем Жюльен таскал ее с собой в первом часу ночи? И откуда он взял эти камни? Сам он их не носит, и я никогда не видел их на его сестре. Они могли принадлежать его матери. Хорошо! Но что он хотел с ними сделать?
Альбер предался размышлениям. Он вертел в руках опал, и чем дольше на него смотрел, тем больше омрачалось его лицо.
— Есть одно объяснение, — прошептал он. — Этот юноша играет, а отец, вероятно, дает ему мало денег. Он проиграл и, конечно, не смог заплатить. Для такого ветрогона все способы хороши, и он взял ожерелье, чтобы заложить. Гм! Некрасивый поступок. Еще не поздно остановить Жюльена. Завтра утром я разбужу его, обо всем расспрошу и предложу денег. Полагаю, он не откажет мне в удовольствии оказать ему услугу. Однако почем знать? Он ведь горд… Но я все-таки попытаюсь. Я знаю, что надо сделать. Сначала я извинюсь за то, что грубо обошелся с ним на лестнице. Кстати, почему он поддался, когда я схватил его за руку, почему не защищался? Наверно, хотел во что бы то ни стало избежать шума. Отчего же он не положил ожерелье в карман? Еще одна тайна. Но завтра все разъяснится.
С этими словами Дутрлез спрятал опал в ящик и встал. Он сделал несколько шагов, но, побуждаемый любопытством, вновь прислонился лбом к оконному стеклу. Окна в спальне и библиотеке, где он видел тень Жюльена, по-прежнему были темными. Альбер не стал более придумывать объяснения странным поступкам своего соседа — он предпочитал мечтать о своей любви.
Наступил тот блаженный час, когда всходила его звезда. Он ждал, когда загорится свет в спальне Арлетт де ля Кальпренед, и стоял у окна до тех пор, пока он не гас. Не бывало шпионства целомудреннее: плотные шторы защищали гнездышко молодой девушки от нескромных взглядов. Первый раз в жизни он любил женщину, достойную любви, и лелеял это новое для себя чувство почти так же, как ухаживал бы за редким растением, случись тому неожиданно расцвести в жардиньерке[3] его курительной комнаты. Альбер не был ни простодушен, ни безрассуден, но вот уже шесть месяцев он был влюблен так, что посчитал бы за счастье бросить все и постичь великое таинство брака.
Это чудо совершила Арлетт де ля Кальпренед. Ее большие кроткие голубые глаза наставили на истинный путь кутилу, изо всех сил цеплявшегося за терновник парижской жизни.
Однажды они встретились в доме, где Альбер, почти совсем оставивший приличное общество, бывал только дважды в год. Потом они продолжали видеться, поскольку жили по соседству, и молодой человек очень старался понравиться Арлетт. Граф принимал его нечасто, но принимал хорошо, и влюбленный внутренне уже готов был сделать решительный шаг, а пока довольствовался невинными свиданиями и издали восхищался предметом своей любви.
В этот вечер ему не повезло: Арлетт де ля Кальпренед не появилась на сцене. Он уже хотел оставить свой наблюдательный пункт, но окно молодой девушки вдруг осветилось, шторы неожиданно поднялись, и Альбер увидел силуэт, от которого забилось его сердце.
— Откуда она так поздно? — прошептал он. — Вот она встает на колени, молится…
Зрение не обмануло Альбера: его возлюбленная молилась, опустившись на колени, как грешница перед судьей. Плечи ее вздрагивали. О чем она плакала? Ее молитва была горячей и короткой. Затем девушка встала и подошла к окну, но тут заметила, что за ней наблюдают, и поспешно удалилась.
Альбер долго не мог заснуть, хотя лег очень поздно, и проснулся довольно рано: влюбленные спят мало. Всю ночь он видел странные сны, в которых ему являлись кроткое личико любимой и расстроенная физиономия ее распутного брата, сам же он выступал в семейной драме в роли спасителя. Ему снилось, что суровый дворянин — супруг Арлетт — запрещает ему вмешиваться в их семейные дела и закрывает перед ним дверь своего дома.
Дневной свет прогнал ночные видения. Прежде чем встать, Альбер постарался хладнокровно обдумать положение, в котором невольно оказался. Он теперь знал, что его любимую девушку что-то мучает. Он видел, как Арлетт плакала и молилась, и надеялся, что она думала о нем, потому как, встав с колен, она взглянула на его окно.
Альбер не сомневался, что верно угадал причину ее горя, и обещал себе вернуть Жюльена на путь добродетели. Альбер очень хотел помочь этому молодому человеку, который был ему симпатичен и с которым он обращался как с товарищем, несмотря на большую разницу в возрасте.
Почему граф закрывал глаза на пороки сына? Как, например, он допустил, чтобы его сын записался в клуб, где принимали такие большие ставки? Дутрлез часто пытался найти причину снисходительности графа, но не смел прямо спросить его об этом. Пока он размышлял, как подступиться к этому щекотливому вопросу, пришел камердинер, чтобы развести огонь в камине, как делал это каждое утро ровно в девять часов. Он принес газеты и письма и молча положил их на ночной столик: ему было запрещено будить хозяина, который любил понежиться в постели.
На этот раз Альбер раскрыл глаза, увидел на серебряном подносе три утренние газеты, которые вовсе не желал читать, два письма, которые не торопился распечатывать, и вновь предался мечтам. Уже миновало то время, когда он получал душистые записочки, один вид которых заставлял его сердце биться чаще. Он знал, что Арлетт де ля Кальпренед никогда не станет ему писать.
Итак, оба письма дожидались своего часа. Адрес на первом был написан хорошо знакомым почерком.
— О чем может мне писать этот безумец Куртомер? — прошептал Альбер, рассматривая конверт. — Мы расстались в полночь, а на рассвете он присылает мне письмо с нарочным — на нем нет почтового штемпеля. Это настораживает! Он чертовски задирист… Не напросился ли он этой ночью на какую-нибудь дуэль? Посмотрим.
Достав листок, он прочел довольно загадочные слова: «Полное поражение, любезный друг! Сражение прекратилось за недостатком боеприпасов, но я не считаю себя окончательно разбитым. Если ты можешь принести новые заряды, заходи ко мне после завтрака, во втором часу. Если не можешь, не будем больше об этом говорить. Целую тебя. Твой верный Жак де Куртомер».
— Свинья! — проворчал Дутрлез. — Он опять проиграл, и, вероятно, порядочную сумму. Я, конечно, не оставлю его в затруднительном положении, но, говоря по совести, он слишком часто прибегает к моей помощи. Я ведь не миллионер! Почему он не обратится к своему брату? Нет, его брат — судья и отец семейства. Он, видишь ли, рассердится… Только я могу ему помочь. Но я непременно возьму с него обещание бросить игру.
Альбер скомкал записку своего беспутного приятеля и распечатал второй конверт.
